Если вы считаете, что старые книги не могут научить ничему, кроме бессмысленной романтики ушедших дней - вы никогда не читали старых книг. Если вы считаете... впрочем, если вы действительно считаете - вас не переубедить даже сотне научных светил, а посему - считайте, пожалуйста, не обляпайтесь. А пока...

А пока тонкокостный юноша с длинными, затянутыми в хвост каштановыми волосами упоенно пинает вдоль проездной части морскую гальку, неведомо как попавшую в самый центр города. На самом деле у него есть чем заняться, но в данный момент камень - гораздо привлекательнее предстоящей учебы. Тем более, что об учебе и так есть кому позаботиться.

Он всегда производил впечатление "лоботряса и раздолбая" - особенно, когда считал это выгодным для себя самого. Среди друзей слыл неунывающим остряком, а немногих нажитых врагов бесил умением одной лишь улыбкой доводить до белого каления. Шел по жизни смеясь - над собой, над окружающими, но чаще - над теми проблемами, которыми щедро снабжала его жизнь.

Точно так же весело, вывалив навстречу ветру лопатый алый язык, рядом с ним бежала его тень - огромный ирландский волкодав. Собак был огромен, добродушен и ленив во всех случаях за исключением охоты и попыток гостей занять его любимый диван.

Его редко принимали всерьез, привыкнув к вечному образу беспечного весельчака. И тем неожиданней становились его непримиримрость и ярость. Тем больше удивляли умение сохранять холодную голову даже в самом яростном бою. А вступив в клуб фехтовальщиков он быстро завоевал славу неутомимого бойца.

Близкие видели его иным - растерянным, усталым, сломленным. Близкие видели его злобу и беспощадность. Его отчаянье и обжигающую страсть. Его попытки выжечь себя самого, оставив вместо саднящего сердца лишь безмолвный стылый пепел. Видели отчаянное "так нужно" и болезненно-тихое "я должен".

Но лишь он сам видел озера боли в глазах собственного отражения. И черноту, с неотвратимой медлительностью заполняющую зрачки.

Прошли года, он изменился - как меняются все его одногодки. Сменил потертую кожу на шерсть и твид, перестал замечать гальку на тротуаре. Стал жестче и тверже, оставив в прошлом славу весельчака и балагура. Многие отвернулись от него, многие напротив примкнули к нему, в надежде разделить славу его побед.

Но лишь его волкодав по прежнему не боялся смотреть ему в глаза.

Он шагал по центральной улице города - далеко не первого из череды многих безликих городов, приютивших его на пути к успеху. Его взгляд бездумно скользил по стеклу зеркальных витрин, предлагающих сонмы сомнительных наслаждений. Затянутое пеленой небо разразилось первыми каплями дождя, спугнувшими редких прохожих и разбившимися о черный нейлоновый купол дорогого зонта. Правая рука бездумно потянулась потрепать за ухом того, кого вот уже три года как не было рядом. Запахло прелыми листьями.

Спешащий уйти от назойливого дождя мужчина не замечал, что в стекле витрин отражается две тени. Его - и огромной палевой собаки, привычно следующей на пол-корпуса впереди него.